Читать книгу "Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока  - Марк Бомон"

Последним треком была обрезанная полутораминутная акустическая версия под названием Muscle Museum 2, приглушенная звуками дождя и с жалобным голосом Мэтта, задвинутым в миксе далеко-далеко. Между ними же располагался скорее не сборник песен для обратной стороны сингла, а предварительные демоверсии будущего альбома. Первой была Sober, переделанная вместе с Ривом из Newton Abbot Demo: фанковое, лихорадочное прославление хорошей выпивки и ее целительного воздействия во времена эмоциональных потрясений («Matured for years and imported/Into my glass you poured it/And you’re the only reason that I remain unfrozen»[38]). Один из первых примеров театральных высот фальцета Мэтта и дикой, свободной формы в игре на гитаре (есть несколько моментов, где кажется, словно он играет на гитаре не то молотком, не то электрошокером, а не медиатором), эта песня потрясает.

Затем следовала Uno, позже ставшая первым «настоящим» синглом Muse; поначалу это дрожащее, мрачное и зловещее латиноамериканское танго, но потом лихорадочный рок-припев хватает партнершу за горло и начинает крутить ее по танцполу с яростным негодованием: «You could have been number one… And we could have had so much fun/But you threw it away»[39]. Уже здесь, связывая песню с Sober, нависала общая тема гнева и отвергнутости, и позже фанаты предполагали, что Uno и Sober написаны об одном и том же человеке (скорее всего – бросившей Мэтта девушке, или, может быть, о каком-нибудь музыканте из раннего состава, который не хотел как следует работать), который позже снова попал под огонь в Hate This And I’ll Love You и Hyper Music.

Хрупкое эмоциональное состояние Мэтта более прямо связано с прекрасным полом на Unintended: он все еще был в отношениях с девушкой, с которой познакомился в 16 лет, и, по его собственному признанию, Unintended была написана прямо в студии «Сомиллс», почти случайно, после телефонного разговора с подругой – непредвиденная любовная песня в самых простейших терминах. Поверх элегантных, почти классических арпеджио на акустической гитаре и бэк-вокала Пола Рива Мэтт изливает душу, говоря, что его нынешняя возлюбленная сможет помочь ему восстановиться от предыдущих разрушенных отношений, если только он ей поможет. В 1998 году они не могли ее исполнять вживую – по словам Мэтта, из-за отсутствия клавишника (в 1999 году для концертов сделали электрическую аранжировку), но в последующие годы она стала для Muse их большой слезной балладой, и поставить после нее хрупкую Instant Messenger, в которой поется о поиске любви в интернет-чатах и которую якобы назвали в честь старого гастрольного автобуса Muse, казалось почти извращением. (Когда Instant Messenger позже вышла на обратной стороне сингла, ее переименовали в Pink Ego Box, потому что интернет-провайдер AOL запретил использование своего сэмпла «You’ve got post», пригрозив подать в суд.)

Когда Muscle Museum EP впервые поставили в офисе NME, столько народу сразу навострили уши, что меня тут же отправили брать то самое унылое интервью у группы для рубрики «On», благодаря которому они впервые засветились в национальной прессе и получили известность в мире альтернативы. Но, возможно, даже еще более эпохальное событие произошло за день до концерта в лондонском «Юнионе», когда Мэтт прошел пешком четверть мили по Тоттнем-Корт-Роуд от университета до здания Radio One на Грейт-Портленд-стрит и отдал копию Muscle Museum EP секретарю, попросив передать диск диджею Стиву Ламаку[40].

Ламак возглавлял главную инди-передачу BBC, The Evening Session, и его покровительство было настоящим священным граалем для всех амбициозных рок-групп девяностых. Настоящий Джон Пил для инди-мира, Ламак – заядлый, хотя нет, патологический охотник за новой музыкой, который проглатывает все демо-записи и прочесывает все разогревающие группы, чтобы потом маниакально восторгаться каким-нибудь новым коллективом в эфире. Многие национальные радиовещатели – рабы плейлистов, но вот Ламак получил Muscle Museum EP, прослушал его, и ему явно понравилось. Все вокруг него слушали тридцать секунд заглавной песни, слышали резкие инди-роковые завывания, огненные лязгающие гитары, тоскливый текст и взрывной, эмоциональный припев и начинали поносить Muse как ксерокопию Radiohead эпохи The Bends – сначала это сравнение вызывало у группы кривые ухмылки, потом раздражало, а через несколько лет стало вызывать откровенное бешенство[41], – а Ламак вместо этого услышал великолепное музыкальное мастерство, напряженную хрупкость и пьянящий звон холодных, жестких мелодий. К изумлению группы, Ламак буквально через несколько недель стал ставить треки с пластинки в эфир, а потом пригласил группу в студию, чтобы 17 февраля записать престижный сейшн. А потом, прежде чем они успели что-то сообразить, он предложил им место на разогреве в турне Evening Session в мае, перед шумными панками 3 Colours Red и полностью женской американской глэм-роковой группой The Donnas. Из сотен групп, появлявшихся на радаре Ламака каждую неделю, он выбрал именно Muse.

После того как релиз поддержали и национальная музыкальная пресса, и главное альтернативное радио страны, он был практически мгновенно распродан и вышел на третье место в чарте инди-синглов NME. В ту пору, когда чарт инди-синглов NME еще существовал, это было очень круто. Muse вышли на большую сцену, пусть и своей окольной дорожкой. А теперь пришло время выезжать на гастроли и поведать об этом всей Великобритании.

* * *

Лишь небеса знают, на каких безумных концертных наркотиках сидел агент Muse в 1999 году, но им предстоял такой тур, словно концерт будет не только завтра, но и послезавтра, и послепослезавтра, и так до скончания веков. К счастью для самой группы, им расписание объявляли постепенно; если бы кто-нибудь сказал им сразу по возвращении из первого британского тура, что впереди их ждут не менее 18 месяцев гастролей с небольшими перерывами на сочинение и запись первых двух альбомов, скорее всего, включились бы защитные механизмы, особенно у Криса, который только что узнал, что его девушка Келли ждет первого ребенка. Вместо этого Muse шагали к будущему одной из самых напряженно гастролирующих групп Великобритании с широко раскрытыми наивными глазами. Им говорили, где они дальше играют и с кем; они ехали туда, куда им сказали, и играли.

Первое. В феврале 1999 года Muse играли на разогреве у брит-поповых пижонов Gene (именно на этих гастролях я впервые побывал на концерте Muse в Редингском университете, где их выступление впервые записали на видео). Они по-прежнему ездили в своем небольшом белом фургоне, и эта поездка по британским университетам и залам средних размеров – «Артс-Центр» (Колчестер), «Брайтон-Центр», «Энсон-Румс» (на этом концерте в Бристоле были проданы последние остатки тиража The Muse EP и The Muscle Museum EP) – казалась продолжением январского тура, только на этот раз им пришлось играть в залах побольше для безучастных фанатов другой группы, которых и самих было не очень-то много, развлекая их перед главным событием. Их яростный рок не нашел особенной благосклонности среди поклонников элегантной поп-музыки Gene, так что их взгляд снова повернулся внутрь, и они играли в первую очередь для самих себя; Мэтт носился и дико скакал по сцене со своей гитарой, чтобы хоть как-то компенсировать равнодушный прием или попытаться переубедить скептиков. Тем не менее сами хедлайнеры оказались настолько впечатлены, что попросили Muse выступить у них на разогреве в лондонском «Форуме» через месяц после окончания тура, а потом еще через две недели – в театре «Астория», в день, когда им удалось впихнуть в расписание еще и второе шоу, в «Саунд-Рипаблик» на Лестер-сквер. То были самые большие залы, в которых когда-либо доводилось играть ребятам, не считая Криса, который (да, это прозвучит очень странно) играл со Status Quo на одном из саундчеков в Плимуте в 1997 году. (Рик Парфитт слишком плохо себя чувствовал перед саундчеком, а одним из одноклассников Криса был сын клавишника Status Quo, и он предложил Крису, к его восторгу, заменить Парфитта на саундчеке, сыграв Don’t Waste My Time.) А большие залы, которые давали их монструозному саунду пространство, в котором он мог по-настоящему реветь и рычать, как запланировано, идеально подходили для Muse. Они нервничали и были не очень уверены в себе, но выступления в больших залах до странности напоминали возвращение домой.